Бедфорд стрит 29, Ковент Гарден, Лондон 13 февраля 1885 г.

Уважаемая мисс Эдит Рикс!

Когда ты получишь мартовский номер «Моnthly Раскеt» *’ с критическим разбором решений задачи о ветеранах, ты не найдешь в нем упоминания о себе. Мне показалось, что будет лучше, если я напишу тебе сам (ведь, по твоим словам, ты «упорно изучаешь математику»), нежели будут критиковать твои ошибки вместе с ошибками других читательниц.

Прежде всего о задаче. Я хочу высказать несколько замечаний по поводу тех мест в твоем решении, которые помечены теми же номерами.

1) Если я правильно тебя понял, ты имеешь в виду «400». Не так ли?

2) Думаю, что ты имеешь в виду «средний процент». Слово «отношение» здесь явно не подходит.

3) Вряд ли имеет смысл предполагать, что число ветеранов с одним увечьем составляет такой-то процент от общего числа ветеранов. Из условия задачи следует, что увечья заведомо получили 85, а может быть и все 100 процентов ветеранов. Это все, что мы можем с уверенностью утверждать.

4) Какой смысл было вводить символ «k». Мы ни разу о нем больше не слышали!

5) Это утверждение заведомо абсурдно! «Изменяться» означает «принимать различные значения». Но число 4 - постоянная, или константа. Оно не может изменяться.

6) Ты почему-то предполагаешь, что число ветеранов, получивших 4 увечья, составляет 1/4 числа тех, кто получил только одно увечье.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что эта задача слишком трудна для тебя. Поэтому не стану объяснять тебе, как надлежало бы решать задачу, а вместо этого дам тебе несколько советов относительно того, как следует изучать математику. Мой первый совет: «Если ты упорно и достаточно долго пытаешься что-то понять и тебе это так и не удается, отложи то, что ты изучаешь, в сторону. Подожди до следующего утра, и, если тебе и тогда не станет ясно то, что ты хотела понять и у тебя нет человека, который мог бы объяснить непонятное место, оставь это место совсем и обратись к тому разделу математики, который тебе понятен. Когда я изучал математику в университете, рассчитывая получить почетную стипендию, мне иногда случалось, овладев 10-20 страницами, вдруг завязнуть в непролазной трясине и на следующее утро подтвердить, что все так же мало понятно, как и накануне. В таких случаях я неукоснительно следовал правилу: начни книгу еще раз с самого начала. И, бывало, через каких-нибудь две недели снова добирался до трудного места, но уже с таким наступательным порывом, который позволял преодолевать злополучную «заковыку» с ходу».

Мой второй совет: «Никогда не оставляй нерешенную трудность на потом. Я имею в виду: не углубляйся в книгу дальше до тех пор, пока не преодолеешь трудность. В этом отношении математика полностью отличается от многих других предметов. Предположим, что ты читаешь какую-то итальянскую книгу и тебе встретилось безнадежно темное по смыслу предложение. Не теряй зря времени на расшифровку непонятного предложения! Пропусти его и иди дальше. Ты великолепно обойдешься и без него. Но если ты пропустишь какую-нибудь математическую трудность, то вскоре пожнешь плоды своей небрежности: тебе встретится какое-нибудь другое доказательство, опирающееся на пропущенное тобой утверждение, и ты будешь все глубже и глубже увязать в трясине».

Мой третий совет: «Продолжай работу лишь до тех пор, пока голова остается совершенно ясной. Как только ты почувствуешь, что мысли твои начинают мешаться, остановись и отдохни, ибо в противном случае тебя ожидает заслуженная кара: ты никогда не выучишь математику! Поверь мне!»

Твой искренний друг (не имеющий ни малейшего представления о том, кто ты такая)

*’ Женский журнал, в котором отдельными выпусками была опубликована «История с узелками» Льюиса Кэрролла. Эдит не справилась с задачей из X узелка о ветеранах «битвы при Трафальгаре». (70% ветеранов лишились глаза, 75% - уха, 80% - руки и 85% - ноги. Чему равна наименьшая часть ветеранов, лишившихся одновременно глаза, уха, руки и ноги?) - Примеч. пер.

Крайст Черч, Оксфорд

Дорогая Эдит!

Передай, пожалуйста, твоей матушке, что я был вне себя от ужаса, когда увидел, как она адресовала свое письмо ко мне. Я предпочитаю получать письма, адресованные так: «Преп. Ч. Л. Доджсону, Крайст Черч, Оксфорд». Если приходит письмо, адресованное «Льюису Кэрроллу, Крайст Черч», то либо его отправляют в отдел невостребованных писем, либо надпись на конверте отпечатывается в умах всех письмоносцев и других людей, через руки которых оно проходит, а именно этого мне особенно хотелось бы избежать.

Принеси, пожалуйста, своей сестре от моего имени все извинения, какие только потребуются, за вольность, которую я позволил себе с ее именем. Единственное мое оправдание состоит в том, что я знаю только ее уменьшительное имя *'. Ну откуда я мог бы догадаться, как ее полное имя? Ведь ее вполне могли бы звать Карлоттой, Зилотой, Балотой или Цветком Лотоса (очень красивое имя!) и даже Шарлоттой. Я никогда в жизни не посылал ничего юной деве, о которой имел лишь самое смутное представление. Имя - загадка, возраст - где-то между 1 и 19 (ты даже не знаешь, как это утомительно представлять себе ее то в виде лепечущего карапуза пяти лет от роду, то в виде стройной девятнадцатилетней девушки!), характер - кое-какие сведения о ее характере мне удалось собрать (когда разговор зашел о времени моего визита к вам, твоя матушка сказала: «Лучше всего вам было бы навестить нас, когда Лотти будет дома, иначе она никогда не простит нам»). И все же я не могу рассматривать один лишь факт - ее склонность не прощать, как полное выражение всего ее характера. Думается, кое-какие другие качества у этого характера остались пока нераскрытыми.

Любящий тебя Ч. Л. Доджсон

*’ Лотти.- Примеч. пер.

Крайст Черч, Оксфорд 20 мая 1885 г.

Достопочтенный сэр!

Зная вас как отличного алгебраиста (отличного от всех других алгебраистов лицом, ростом и т. д.), я счел возможным представить на ваше благоусмотрение одну трудность, которая давно не дает мне покоя.

Если каждая из величин х и у в отдельности равна 1, то ясно, что 2 x (х 2 - у2) = 0 и что 5 x (х - y) = 0. Следовательно, 2 x (x2 - у2) =5 x (x -у).

Разделив теперь обе части этого уравнения на (х - у), мы получим 2 x (х + у) = 5. Но (х+у) = (1 + 1) = 2. Следовательно, 2 x 2 = 5.

С тех пор, как этот тревожный факт стал мне известен, я потерял покой и сплю не более 8 часов за ночь и ем не чаще 3 раз в день.

Надеюсь, вы проявите ко мне жалость и объясните, в чем тут дело.

Признательный вам Льюис Кэрролл

Лашингтон Роуд, 7, Истберв 29 июля 1885 г.

Дитя мое!

Вполне возможно, что если мы будем долго продолжать в том же духе, то наша переписка в конце концов примет вполне дружеский тон. Разумеется, я отнюдь не утверждаю, что именно так и будет (это было бы слишком смелое пророчество). Просто мне кажется, что дело движется именно в этом направлении.

Ты пишешь, что шлепанцы для слона можно было бы сделать, только это были бы уже не шлепанцы, а сапоги. Это замечание убеждает меня в том, что какая-то ветвь твоей фамилии непременно должна быть в Ирландии. Интересно, как их фамилия? (О дитя, будь снисходительна к моей рассеянности! Дама, живущая в доме напротив, целый день распевает. Репертуар ее состоит в основном из причитаний, и в ее исполнении все они звучат на один мотив. В голосе ее есть одна сильная нота, и дама об этом знает! Мне кажется, что это чистое ля, но у меня нет особого слуха. Стоит ей взять эту ноту, как она тотчас же завывает!) Должно быть, О'Рикси?

Что касается твоих неинтересных соседей, то я тебе очень сочувствую. Как я хотел бы, чтобы ты была здесь. Я мог бы тогда научить тебя не говорить: «Трудно все время ходить в гости в одно и то же место, как это делают все!»

А теперь я перехожу к наиболее интересной части твоего письма - вопросу о том, можешь ли ты считать меня твоим настоящим другом, писать мне обо всем, что тебе только вздумается, и спрашивать моего совета? Почему же нельзя? Конечно, можно, дитя мое! Для чего же я еще? Но, мой дорогой маленький друг, ты даже не представляешь, что для меня значат эти слова! Когда кто-то смотрит на меня или хочет спросить у меня совета, я чувствую скорее робость, чем гордость,- робость при мысли, что другие думают обо мне так хорошо и что я есть на самом деле. Но разве не сказано: «Уча, учись»? Впрочем, мне не хотелось бы говорить о себе, это не очень удачная тема. Возможно, о любых двух людях можно сказать, что, если бы каждый из них все глубже проникал в мысли другого, то любовь рано или поздно зачахла,- не берусь судить с уверенностью. Как бы то ни было, мне хотелось бы завоевать любовь моих малолетних друзей, хотя я знаю, что не заслуживаю ее. Пожалуйста, пиши мне свободно, так, как тебе хочется.

Теперь я дошел до города и встречи с Феб в пятницу - она брызгалась и шлепала босиком по воде, «счастливая, как птица, что летит» (это слова из той песенки, которую она напевала, когда я впервые увидел ее). Во вторник вечером принесли телеграмму: ей срочно нужно быть в театре на следующее утро. Поэтому вместо того чтобы ложиться спать, Феб принялась собирать в дорогу все вещи, и мы уехали последним поездом, добравшись до ее дома около часа ночи. Но даже те четыре дня, которые она дышала морским воздухом, и новое ощущение, к счастью, пошли ей на пользу. После ее отъезда я чувствую себя очень одиноким. Она необыкновенно милый ребенок и к тому же ребенок думающий. Было очень трогательно видеть, как в глазах ее появлялось особое выражение, когда мы беседовали с ней о Боге и о небесах,- как будто ангел-хранитель нашептывал ей что-то (мы каждый день читали с ней понемногу Библию, я не помню никого из моих маленьких друзей, кто заботился бы о душе так же, как он заботится о теле).

Разумеется, при всем том между разумом старого человека и маленького ребенка не так уж много общего, но все же, как мне кажется, некая общность существует...

Крайст Черч, Оксфорд 30 октября 1885 г.

Дорогая Эдит!

Наконец, пришли автографы. Посылаю тебе в письме твои автографы. Я написал об этом Лотти и послал ей ее автографы, попросив, чтобы она показала письмо тебе - это избавило бы меня от необходимости писать об одном и том же дважды.

Не помню, сколько раз я говорил о тебе мисс Терри, но не думаю, чтобы я упоминал в разговоре о твоей работе в колледже (иначе мисс Терри не думала бы, что ты и Лотти еще «маленькие дети!»), поэтому точность замечания «о тех, кто думает и т. д.» чисто случайная.

Интересно, какое заключение тебе удастся вывести из трех посылок:

«Ни один здоровый англичанин не отшельник»,

«Все сильные отшельники здоровы»,

«Все здоровые англичане сильны».

Должен честно признаться, что они очень удивляют и беспокоят меня.

Я по-прежнему ищу всякого рода «математические изюминки», хотя отнюдь не уверен, что мне удастся объяснить их.

Твой любящий дядя Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 13 декабря 1885 г.

Дорогая Эдит!

В последнее время логические задачи причиняют мне немалые страдания. Я окончательно запутался с вопросом о смысле общеутвердительных утверждений, так как в обычных книгах по логике говорится, что «все х суть у» и даже намеком не указывается на существование какого-то х, а свидетельствует лишь о нерасторжимости соответствующих качеств: всякий раз, когда существует х, должен существовать и z. Что же касается утверждения «некоторые х суть z», то они хранят упорное молчание, а ныне здравствующие авторитеты, в том числе и наш профессор логики, придерживаются противоположных взглядов!

Одни говорят, будто свойства настолько связаны между собой, что если бы какие-то x существовали, то некоторые х должны были бы быть z. Другие усматривают в утверждении «все х суть z» только совместимость, т. е. считают, что какие-то х могли бы быть z, и продолжали бы утверждать с неколебимой верой в истинность своих слов, будто «некоторые сапоги сделаны из бронзы», даже если бы перед ними выстроить все сапоги в мире и им было бы достоверно известно, что ни одна пара не сделана из меди по одной лишь причине: утверждение о том, будто сапоги тачают из бронзы, внутренне непротиворечиво. Разве это не удивительно? Мне придется упомянуть об этом в моем большом трактате по логике, но я собираюсь проводить линию «каждый автор может вкладывать в фразу любой смысл, какой ему заблагорассудится, если он объяснит его заранее». Но я не рискну утверждать «некоторые сапоги сделаны из бронзы» до тех пор, пока не раздобуду пару бронзовых сапог! Профессор логики заходил ко мне однажды побеседовать обо всем этом, и у нас вышел длинный и горячий спор с результатом х - х. Эту величину ты сумеешь вычислить сама.

Крайст Черч, Оксфорд 21 марта 1886 г.

Дорогая Лотти!

Задача, что ты мне задала, принадлежит к числу тех, которые могут быть решены только с помощью строжайшего и неукоснительного следования правилам логики.

Прежде всего совершенно невероятно, чтобы два различных человека почти в одно и то же время послали ручки с перьями Эди и тебе. Поэтому мы с достаточным основанием можем предположить, что ручки посланы одним и тем же лицом. Мы можем также смело считать это лицо вашим другом, поскольку враги никогда не делают ничего подобного.

Следующий вопрос: кто отправитель, леди или джентльмен? Поскольку ты не слышала о таинственном незнакомце (или незнакомке) решительно ничего, ясно, что это никак не могла быть леди. Ни одна женщина не в состоянии хранить секрет: если бы какая-нибудь леди послала тебе писчие перья, она непременно уведомила бы тебя письмом за несколько лет до самого события о том, что тебя ожидает, или дала бы объявление в специальной колонке газеты «Тайме». Поэтому я заключаю, что перья тебе послал джентльмен.

Следующий вопрос: ты с ним едва знакома или он тебя хорошо знает? Человек, который случайно познакомился с тобой, не мог бы догадаться, что такой подарок был бы тебе приятен, так как не знал бы, умеешь ли ты читать или писать. Отсюда я заключаю, что отправитель знал тебя в течение какого-то времени.

«Стар он или молод?» - еще один вопрос. Компания по выпуску авторучек «Стилограф» - а именно такой авторучкой написан твой адрес - требует, чтобы деньги высылались одновременно с заказом.

Ни один молодой человек не платит по счету вперед: если он и платит лет через сто, то и тогда считает, что делает великое одолжение. Поэтому мы можем считать твердо установленным, что отправитель - джентльмен в возрасте, который поддерживает с тобой и с Эди дружеские отношения.

Наконец, нет ли какой-нибудь зацепки, которая позволила бы нам составить суждение о его характере? Единственное его деяние, о котором нам известно, это дароприношение, и только в этом направлении мы можем устремить свою мысль в надежде испытать его характер. Щедр он или жаден! Вопрос тонкий, но я сумел докопаться до истины. Он жаден, так как, должно быть, сказал себе: «Я должен подарить девочкам что-нибудь, но терпеть не могу транжирить деньги. Что бы мне такое подарить им подешевле? Подарю-ка я им по перышку: дешево и мило!»

«Но если он такой жадный,- возразишь ты,- то зачем ему вообще нам что-нибудь дарить?» Боюсь, что тут, милая Лотти, я вынужден буду сдаться. Эта задача принадлежит уже к тому непонятному разделу логики, который известен под названием «женская логика» и с которым я не знаком. Могу только добавить, что остаюсь

всегда преданным тебе Ч. Л. Доджсоном

Честнатс, Гилдфорд 29 декабря 1887 г.

Дорогая Лотти!

Всегда желательно, а иногда и возможно, умерить безумную ревность, с которой младшая сестра (остающаяся в лохмотьях среди золы и пыли) наблюдает за отъездом старшей сестры, разодетой в пух и прах, в чертоги, залитые ослепительным светом, если в критический момент подарить младшей сестре подходящий к случаю подарок, который обычно встречается в двух разновидностях - шоколадного драже или книги с цветными картинками. Эта книга моего большого друга художницы миссис Шют: она занимается в Школе искусств Слейда и, ка мне кажется, действительно великолепно рисует фигуры. Ты вряд ли сможешь судить о ее искусстве по рисункам кукол. Думаю, она поступила достаточно мудро, придав лицам кукол различные выражения.

Наше с тобой знакомство длилось каких-нибудь 2 часа, не так ли? Как странно, что мы с тобой все еще друзья! Я подумываю о том, чтобы написать оду, которая начиналась бы словами:

Не беда, что знаком я с тобой

Два часа, иль каких-то сто двадцать минут.

Ведь с тех пор мы друзья,

И немало нас ждут...

и т. д. и т. п., только не знаю, как придать ей должный пафос. Мне почему-то кажется, что не следует писать о том, что «твой локон, увы, поседел!»

Любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Лашингтон Роуд, 7, Истберн 15 августа 1888 г.

Мой дорогой, старинный и незабываемый (хотя и несколько забывчивый) друг!

(Разве это не прекрасное начало?) Посылаю тебе книжку (великолепное средство для сильной головной боли и бессоницы). Она напомнит тебе о друге, к которому ты некогда питала (быть может, несколько наигранную) привязанность.

Я пробыл здесь в полном одиночестве около 3 недель, наслаждаясь сознанием того, что могу гулять, не встречая ни одного знакомого лица, и могу ни с кем не разговаривать! Поэтому всю свою интеллектуальную мощь я сосредоточил на своей книге (повести) и смог за это время основательно продвинуться.

Однако я основательно устал от того, что у меня не было ни одного друга детского возраста. Поэтому я познакомился с девочкой лет двенадцати, которая живет через несколько дверей от меня. Я надеялся, что моя новая знакомая - единственная девочка в семье. Каков же был мой ужас, когда я узнал, что она одна из шести сестер, старшей из которых около двадцати пяти лет! (Я никогда не умел разговаривать с девушками старше двадцати.) Но, по-видимому, это хорошая семья.

О Эдит, если бы ты могла приехать и побыть немного здесь! Думаю, что твоих опасений относительно миссис Гранди можно было бы избежать, организовав 2-3 визита, наносимых последовательно. Истберн был бы одним из них. Если миссис Гранди заглянет и спросит, где ты, ей просто будет сказано: «Мисс Эдит нет дома, она совершает раунд визитов». Противная старая сплетница вряд ли настолько въедлива, чтобы допытываться: «А где она сейчас?» Во всяком случае, если она такова, то вполне заслуживает, чтобы ее довольно резко оборвали! Возможно, мне удастся уговорить Эдит Варне нанести еще один визит (ты будешь шокирована, когда узнаешь, что ей в этом году исполнится двадцать лет!). Есть неплохой шанс за то, что ко мне в гости приедет еще один мой маленький друг Иза Боумен. Но если бы ты приехала, то, разумеется, все визиты были бы распределены так, чтобы не помешать твоим планам.

Любящий тебя дядя Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 8 марта 1880 г.

Дорогая Ада!

(Ведь уменьшительное от твоего имени Ада? Аделаида - очень красивое имя, но когда человек ужасно занят, ему некогда писать такие длинные слова, в особенности, если сначала еще нужно с полчаса вспоминать, как они пишутся, а затем пойти и справиться по словарю, правильно ли ты его написал, а словарь, конечно, оказывается в соседней комнате на самом верху книжного шкафа, где он пролежал долгие месяцы и почти скрылся под толстым слоем пыли, так что сначала еще нужно взять тряпку и вытереть его, но при этом поднимается такая туча пыли, что ты чуть не задыхаешься, и уже после того, когда, наконец, удастся разобраться, где собственно словарь и где пыль, нужно еще вспомнить, где стоит буква А - в начале или в конце алфавита, ибо ты твердо помнишь, что она, во всяком случае, находится не в середине его, затем выясняется, что страницы словаря пропылились настолько, что на них трудно что-либо разобрать, и, прежде чем перевернуть очередную страницу, нужно еще пойти и сначала вымыть руки, причем мыло скорее всего куда-то затерялось, кувшин пуст, а полотенца нет вообще и чтобы найти эти вещи, необходимо потратить не один час, а затем пойти и купить новый кусок мыла - я думаю, что, узнав обо всех этих трудностях, ты не станешь возражать, если я буду называть тебя уменьшительным именем и, обращаясь к тебе, говорить: «Дорогая Ада!».) В прошлом письме ты сообщаешь, что хотела бы иметь мой портрет. Посылаю тебе свою фотографию. Надеюсь, она тебе понравится.

Очень любящий тебя Льюис Кэрролл

Честнатс, Гильдфорд 9 января 1884 г.

Дорогая Ада!

Позволь мне заверить тебя, если ты думаешь, будто я огорчен новым «отчуждением» в наших дружеских отношениях, то я ничуть не огорчен: такие изменения в отношениях с моими юными друзьями случаются сплошь и рядом. По правде говоря (а именно это нам советует и именно это имеет определенные преимущества), большинство (скажем, процентов 60) моих юных друзей перестают быть друзьями совсем, как только вырастут; примерно 30 процентов меняют «любящий вас» на «искренне ваш», и только процентов 10 сохраняют со мной прежние дружеские отношения. Мне доставляет большое удовлетворение сознавать, что ты принадлежишь к этим 10 процентам.

Прилагаемую к письму книгу иллюстрировал один мой друг. Надеюсь, ты не сочтешь ее слишком детской и не откажешься от нее.

Преданный тебе Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 26 октября 1881 г.

Дорогая моя девочка!

(Подумать только! За всю свою жизнь я ни разу не начинал так ни одного письма!)

Марион. Не стоило начинать так и это письмо. Гораздо красивее было бы написать вместо «девочка» просто «Марион».

Я решительно не согласен. «Девочка» рифмуется с «белочкой» и «стрелочкой», а «Марион» - только со словом «аккордеон».

Но, разумеется, мне вскоре придется обращаться к тебе иначе: наша дружба началась так быстро (а это очень опасно), так внезапно (почти как железнодорожная катастрофа), что она просто не может не кончиться так же внезапно. Надеюсь, в будущем году мы будем при встрече только обмениваться рукопожатием, еще через год - поклоном, как только завидим друг друга на противоположных сторонах улицы.

Не думай, пожалуйста, будто я начинаю забывать тебя и поэтому ленюсь писать тебе письма. Ничуть! Просто я ужасно занят! Со всем этим преподаванием, проверкой домашних заданий, подготовкой лекций, писанием писем я иногда так запутываюсь, что едва могу отличить себя от чернильного прибора. Пожалей меня, дитя мое! Когда у кого-нибудь путаница в уме, это еще не так страшно, но когда дело доходит до того, что бутерброды и апельсиновый мармелад я отправляю в чернильницу, а перо обмакиваю в себя и наливаю в себя чернила, вот это действительно ужасно! Однако при всей моей занятости мне все же удалось напечатать несколько экземпляров правил «Ланрика», и я посылаю тебе 4 штуки: одну тебе, 3 остальные можешь раздать 4 своим друзьям. Один из моих учеников в этом семестре - настоящий негр, лицо у него черное, как уголь, и курчавые волосы. Мне придется прикрепить таблички на ведерке с углем и на моем новом студенте с надписями «Это ведерко с углем» и «Это он», чтобы знать, кто есть кто.

Большое спасибо твоей маме за письмо и проспект. Я как-нибудь ей напишу.

Неизменно любящий тебя друг

Крайст Черч, Оксфорд 14 февраля 1882 г.

Дорогая Марион!

(Еще бы не дорогая! Очень дорогая, должен прямо сказать! Чего только не стоил мне этот ребенок - тут и поездки по железной дороге, и посещения «Аквариума», и завтраки, за которыми только и подавай ей самые дорогие желе, черепаховый суп и прочее в том же роде! Я не говорю уже о том, что мне приходится платить за причиненный ею ущерб, когда она ни с того ни с сего становится дикой и крушит вещи! Как видите, у меня есть все основания называть ее «дорогой».) Знает ли твоя мама какую-нибудь хорошую (и не очень дорогую) книгу, в которой бы рассказывалось о том, как разводить морские водоросли? Может быть, она сообщит мне название этой книги и кто ее издатель? Может быть, если эта книга переплетена не очень изящно, твоя мама даст мне взглянуть на нее (пришлет бандеролью по почте)? Сведения о водорослях очень нужны мне для одной моей знакомой (гувернантки) в Брайтоне, а единственная книга, которая у меня есть, это «Полчаса на берегу моря» Тейлора, где о разведении водорослей говорится только на двух страницах. В Истберне у меня остались «Что мы видим на морском берегу» Вуда и большая книга миссис Гетти о водорослях.

Всегда любящий тебя друг Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 8 февраля 1886 г.

Дорогая Марион!

Получишь ли ты наибольшее удовольствие от историй, собранных в этой книге *', или вдоволь намучаешься с задачами, испытаешь ли ты удовлетворение при мысли, что твой старый друг все еще помнит тебя, или ощутишь разочарование, обнаружив, насколько он забыл твои вкусы, если вздумал послать тебе книжку вместо сдобной булочки с изюмом,- вопрос (или вопросы), решить которые я не в силах. Кстати, я вдруг задумался над тем, решаем ли мы вопросы? В том, что мы решаем ответы, нет ни малейшего сомнения, но не кажется ли тебе, что вопросы решают нас? Ведь, как ты знаешь, собака машет хвостом, а не хвост собакой. Например, вопрос «Увижу ли я когда-нибудь еще раз Марион?» решил, что я должен ответить: «Вряд ли. Почти все время, пока ты находишься в Истберне, она в школе, а небольшие каникулы, когда те, наконец, наступают, она проводит у своих родных в деревне.» А вопрос «Обрадуется ли она, если я когда-нибудь увижу ее снова?» решил, что я должен ответить: «К тому времени она станет особой гигантского роста, необычайно чванной и такой ученой, что три обыкновенных оксфордских профессора понадобятся для того, чтобы держать свечу перед ней!» Поэтому я остаюсь (содрогаясь при мысли о вольности, которую я допускаю, подписываясь так)

любящим тебя другом Чарлзом Л. Доджсоном

*' Л. Кэрролл послал Марион Ричардс свою книгу «История с узелками».- Примеч. пер.

22 мая 1887 г.

см. Мистер К. и мистер Т.

Крайст Черч, Оксфорд 15 марта 1891 г.

Дорогая Энид!

Передай маме, что я очень удивлен и еще больше польщен ее письмом. Я надеюсь, что она привезет тебя ко мне на чашку чаю и что в тот день, когда это случится, ты будешь в хорошем настроении: плачущие дети в нашем колледже не особо желательны, к тому же они раздражают декана. Как всегда посылаю тебе свой нежный привет. Возьми молоток, сильно стукни по моему привету, а когда он развалится на две части, отдай половинку Уинни.

Всегда любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 7 апреля 1891 г.

ДОРОГАЯ Энид!

Итак, ты считаешь себя достаточно храброй, чтобы отважиться совершить со мной прогулку? Я не ошибся? Тогда я зайду за тобой 31 апреля в 13 часов и сначала мы отправимся с тобой в Оксфордский зоопарк, где я суну тебя в клетку к ЛЬВАМ, а когда те как следует насытятся, суну то, что от тебя еще останется, в клетку к ТИГРАМ. Затем мы вернемся ко мне, и я толстой палкой хорошенько вздую мою новую маленькую приятельницу. Потом я запру тебя в угольном чулане и посажу на целую неделю на хлеб и воду. Домой я отвезу тебя на тележке, на которой развозят молоко,- в жестянке из-под молока. После всего этого, когда я в следующий раз загляну к вам в гости, ты закричишь громче, чем КАКАДУ!

Любящий тебя друг Льюис Кэрролл

Крайст Черч, Оксфорд 30 апреля 1891 г.

Дорогая Уинни!

Так нечестно! Я предвкушал удовольствие от прогулки в Хединг-тон с Энид, а вместо этого вынужден довольствоваться скучной прогулкой с ее старшей сестрой! Леди «в возрасте»,- конечно же, весьма преклонном, угрюмая, сварливая, но делать нечего! Будь, что будет!

Вот и все, дорогая Уинни. Если ты когда-нибудь получишь от джентльмена письмо, которое будет еще более грубым, чем это, пожалуйста, покажи его мне!

Любящий тебя друг Ч. Л. Д.

Крайст Черч, Оксфорд 17 ноября 1892 г.

Дорогая моя!

(Я действительно начинаю свои письма к тебе так же, как к Изе! Она простит мне эту вольность, но не знаю, простишь ли ты!) Как мне жаль, что у тебя только один большой палец на ноге! Ведь если бы у тебя было два больших пальца и один вдруг заболел, то ты могла бы прыгать на другом, поэтому очень жаль, что другого большого пальца у тебя нет!

Если ты не можешь прийти утром, то я отложу поход на выставку до следующей недели.

Все же я буду завтра у галереи в 2 1/2, и если ты доберешься до нее на трамвае, то хорошо, а если ты не сможешь, то я немного (минут 10-12) подожду сам с собой.

Любящий тебя друг Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 12 декабря 1892 г.

Хотел бы я знать, дорогая моя, что ты там «обнаружила». Ты прислала мне 7 изящно написанных примеров на подсчет денежных сумм, и во всех примерах после «итого» значится 12 фунтов 18 шиллингов 11 пенсов. Но ты не говоришь, что ты в них обнаружила! Уж не думаешь ли ты, будто обнаружила, что счет на любую сумму денег, какую только ты можешь придумать, даст в итоге 12 фунтов 18 шиллингов 11 пенсов. Если ты действительно так думаешь, то давай проверим твою догадку каким-нибудь другим способом. Предположим, что однажды ты встречаешь во время прогулки одного за другим семерых людей и у каждого из них палка в руке. Ты возвращаешься с прогулки и говоришь своей маме: «Знаешь, я обнаружила кое-что! Оказывается, в Оксфорде все разгуливают с палками!» Предположим, что в следующий раз ты встречаешь во время прогулки человека с зонтиком. Что ты теперь скажешь о правиле, которое ты, по твоим словам, обнаружила? А теперь вернемся к задаче с деньгами. Предположим, что ты решаешь следующий пример и у тебя получается 10 фунтов 15 шиллингов 9 пенсов. Ты по-прежнему будешь утверждать, что «обнаружила кое-что в вашей задаче»?

А вот еще одна задача-головоломка для тебя. Не одолжит ли твоя матушка мне дочку в следующую пятницу? Разумеется, обычным забавным образом. Как? Ты не знаешь, что означает «обычным забавным образом»? Тем самым образом, которым твоя матушка имеет обыкновение одалживать дочку. Она говорит: «Можете прийти к нам в дом, можете сидеть у нас, сколько захотите, можете держать дочку у себя на коленях, можете целовать ее раз в полчаса (но не чаще!), только не забирать ее никуда из дома».

Предположим, что ты отправилась к Жанет (кстати сказать, я был очень огорчен, когда узнал, что вы снова поссорились!) и спросила: «Жанет, дорогая, не одолжишь ли ты мне свой зонтик?» И предположим, Жанет тебе ответила: «Конечно, Энид, дорогая! Вот мой зонтик. Ты можешь сидеть здесь, сколько захочешь, можешь сжимать его в своих объятиях, можешь целовать его раз в двадцать минут (но не чаще!), но не выносить из дома». Если бы Жанет так ответила, то что бы ты подумала? Боюсь, что ты поссорилась бы с ней еще сильнее, чем обычно!

Любящий тебя друг Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 28 февраля 1893 г.

О, мое дорогое дитя! Как ты меня озадачила! Я до сих пор не могу разгадать присланный тобой шифр, но хотел бы знать одну вещь. Всегда ли каждый символ означает одно и то же? Шифр хорош, если его может прочитать лишь тот, кто знает ключ к нему. Но если какой-нибудь символ означает у тебя то А, то Б, то В, то твой шифр не сможет прочесть никто, даже если у него будет ключ, ибо откуда он будет знать, каким значением символа ему надлежит воспользоваться?

В твоем шифре очень часто встречается комбинация «vw». По-видимому, «vw» означает «th», но в других местах эта расшифровка не подходит: я никак не могу справиться с комбинацией «vw vw». Ей должна была бы соответствовать комбинация «th th», но ведь никто, как ты знаешь, не говорит «the».

Я с радостью загляну к вам в пятницу и выпью с тобой чаю или, если ты предпочитаешь, свожу тебя куда-нибудь. Думаю, что когда ты пишешь «в половине пятого», это означает, что до этого времени ты будешь занята, а в половине пятого поздно отправляться в Крайст Черч: у тебя бы не осталось времени, чтобы хотя бы немного побыть в стенах колледжа.

Любящий тебя Ч. Л. Д.

Крайст Черч, Оксфорд 27 июня 1893 г.

Дорогая Энид!

Просмотри, пожалуйста, этот список книг и вычеркни названия тех, которые ты либо уже читала, либо не будешь читать, даже если я дам тебе за это 6 шиллингов. Если мы когда-нибудь совершим вместе поездку по железной дороге (это совершенно невероятно, но чего только не бывает на свете!), то я смогу захватить с собой какую-нибудь книгу, которая, возможно, позволит тебе сохранить умеренно хорошее настроение хотя бы какое-то время.

Прими три поцелуя - XXX - от

любящего тебя Ч, Л. Д.

Крайст Черч, Оксфорд 23 ноября 1880 г.

Дорогой Уилли!

Я очень часто подумываю о том, чтобы написать тебе, но хорошие решения очень похожи на корку пирога - только тем, что их очень легко нарушить, но, надеюсь, не тем, что если ждать их выполнения очень долго, то они от этого портятся.

Мне кажется, что у тебя должно появиться свободное время в эти длинные вечера, когда становится возможно играть в другие игры, чем футбол и крокет. Может быть, тебе захочется сыграть с каким-нибудь приятелем в мою новую игру «Мишмаш»? Надеюсь, правила этой игры достаточно ясны, но если что-нибудь в них непонятно, то я готов тебе объяснить.

Надеюсь, что ум твой и тело расцветают в школе пышным цветом и ты не ведешь такой праздный образ жизни, какой некогда вел я. Надеюсь также, что, став постарше, ты будешь надеждой и утешением своей матери. В своих письмах ко мне она много рассказывает о тебе.

Твой неизменно преданный двоюродный брат и крестный отец

Р. S. Прилагаю к письму клочок бумаги *'. Думаю, ты сможешь позабавиться, если отнесешь его на почту и вручишь клерку, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Ручаюсь, что эксперимент будет интересный и поучительный!

*' Как видно из следующего письма, речь идет о почтовом переводе. При попытке получить по нему деньги у У. М. Уилкокса возникли затруднения.- Примеч. пер.

Крайст Черч, Оксфорд 25 ноября 1880 г.

Мой дорогой Уилли!

Разве я не предупреждал тебя в письме, что если ты отнесешь ту бумажку на почту, то произойдет нечто интересное и поучительное? А ты думал, что они просто выдадут тебе деньги или произойдет что-нибудь заурядное, обыденное? Как бы не так! Те, кто работает в почтовом отделении в Кентербери, слишком умны для этого. Станут они делать то, что от них все ожидают! Да они всегда придумают какой-нибудь сюрприз]

Но на этот раз ты можешь пойти и удивить их. Только прихвати с собой ту бумажку и покажи им ее. Не думаю, чтобы они отказались выдать тебе деньги. Уж не придираются ли они к тому, что ты подписываешься «У. М. Уилкокс»? Полагаю, что они не должны этого делать. Раз ты подписываешься «У. Уилкокс», то не имеет ни малейшего значения, сколько других букв ты вставляешь в промежутке между «У» и «Уилкокс».

Слово «кот» вполне подходит в качестве- фрагмента, но придумать слово, которое содержало бы его в качестве своей части, очень легко. Начать с того, что «кот» - сам по себе слово, поэтому ты можешь назвать слово «кот» и это будет правильно. Но ты можешь назвать и такие слова, как «котлета», «бойкот», «котел». Слов, которые подходят, очень много. Ты увидишь, что в такую игру хорошо играть, имея по два-три участника с каждой стороны. Вы можете шепотом советоваться между собой относительно того, какой фрагмент предложить другой стороне. Если вы сами не сможете придумать хороший трудный «фрагмент», поищите в какой-нибудь книге.

Вот несколько трудных фрагментов, чтобы вы могли задать их вашим противникам:

«лстр» из слова «полстраницы»,

«еел» из слова «змеелов»,

«олл» из слова «коллодий»,

«сиц» из слова «околесица»,

«оап» из слова «фотоаппарат»,

«вчи» из слова «певчий».

Преданный тебе Ч. Л. Доджсон

Истберн, Гранд Парейд, 44, Гросвенор Хаус 14 июля 1877 г.

Дорогая Нелла!

Если бы Истберн был всего лишь в миле от Скарборо, то я бы непременно наведался к тебе утром, но до тебя так далеко! По набережной вчера бегала туда и обратно маленькая девочка, всякий раз останавливаясь возле того места, где сидел я, и, взглянув на меня, убегала. Когда она проделала это раз шесть, я улыбнулся ей, она улыбнулась мне в ответ и убежала. В следующий раз я протянул ей руку и, когда мы обменялись рукопожатием, спросил:

- Не дашь ли ты мне кусочек водоросли? Она ответила:

- Нет! - и убежала.

В следующий раз я спросил:

- Не отрежешь ли ты мне кусочек водоросли? Она сказала:

- Но ведь у меня же нет ножниц!

Тогда я протянул ей складные ножницы, и она очень аккуратно от
резала кусочек водоросли и отдала его мне, после чего снова умчалась.
Чуть спустя она вернулась и сказала:

- Боюсь, что моей маме не понравится, если она узнает, что я дала вам кусочек водоросли!

Я вернул ей подарок и посоветовал попросить маму взять иглу и нитку и сшить оба кусочка водоросли вместе. Она засмеялась и сказала, что будет хранить их в кармане. Ну разве она не прелесть? Я рад, что ты не убегаешь от меня то и дело, пока мы разговариваем.

Понравилась ли тебе Матильда Джейн *' и как она все время выбегает босиком под дождь?

Передай мой привет твоей маме и твоей тете Люси: не спутай ее с моей тетей Люси, которая живет в Гилдфорде.

Твой любящий двоюродный брат Чарлз Л. Доджсон

*' Персонаж из повести Льюиса Кэрролла «Сильви и Бруно».- Примеч. пер.

Крайст Черч, Оксфорд 20 октября 1878 г.

Дорогая Нелла!

Большое спасибо тебе за кольцо для салфеток, но я никогда ничем таким не пользовался и надеюсь, что ты не станешь возражать, если я предложу тебе подарить его кому-нибудь другому. А если тебе действительно хочется сделать что-нибудь для меня, то сшей мне лучше мешочек (хотя бы квадратной формы шириной с лист писчей бумаги). Вот это будет действительно полезная вещь, и мне будет очень приятно иметь такой мешочек. Вышей на нем свои инициалы, и я всегда буду помнить, кто сделал его для меня.

А теперь я хочу рассказать тебе кое-что. Как-то раз в Истберне мне довелось увидеть... Кого бы ты думала? Ну, конечно же, ты сразу догадаешься: Снарка *'! Впрочем, это был не то чтобы Снарк, но весьма близко к тому. Я зашел к одной своей знакомой, у которой гостила маленькая девочка. Домашние звали ее Бибби. (Она приехала из Индии, и ей семь лет. Вот было бы здорово, если бы ее прислали твоей маме: я уверен, что девочка тебе очень понравилась бы!) Вдруг в комнату вошел ее братец, и я чуть было не подумал, что он учинит что-нибудь непотребное, ибо моя знакомая воскликнула:

- Буджум! Пожалуйста, ничего не трогай!

Ну разве это не великолепно увидеть, наконец, живого Буджума? Счастлив сообщить, что при виде его я не исчез бесследно, но ведь я и не Пекарь. Не знаю, как зовут на самом деле Буджума. «Снарка» зовут Клер (красивое имя, не правда ли?) - Клер Тертон.

Сейчас уже полночь, поэтому желаю тебе спокойной ночи. Мне тоже пора спать.

Шлю тебе свой привет и четырнадцать поцелуев, которых должно хватить на неделю.

Преданный тебе всегда двоюродный брат

*’ Персонаж из поэмы Льюиса Кэрролла «Снарк» - неведомое существо, за которым охотятся (весьма своеобразно!) остальные герои, в том числе Пекарь. В конце поэмы Снарк оказывается Буджумом - другим неведомым существом, при виде которого Пекарь бесследно исчезает.- Примеч. пер.

Крайст Черч, Оксфорд 19 ноября 1878 г. Дорогая Нелла!

Какой чудесный мешочек ты сшила! И как он мне пригодится, особенно, когда я соберусь куда-нибудь съездить. В него входит все, что мне хотелось бы взять с собой: лютики, живая мышка или еще что-нибудь. Большое тебе спасибо за него. Я всегда буду вспоминать о тебе, когда мне случится им пользоваться.

Любящий тебя двоюродный брат

Р. S. Передай привет от меня твоей маме.

Крейст Черч, Оксфорд 10 мая 1888 г.

Дорогая Нелла!

КАК! Ты не хочешь ждать 18 лет? Странно!

Ведь как только пройдет 17 лет 11 месяцев и 3 недели, тебе останется ждать лишь одну неделю. А что такое неделя? Поскольку решить столь трудную загадку почти невозможно, я скажу тебе ответ (только, пожалуйста, не говори никому): неделя - это семь дней!

Часовщик сообщил мне, что на изготовление часов ему потребуется 18 лет и 5 дней, но я сказал: «Нельзя ли побыстрее?» - и дал ему понять, что тебе очень не хотелось бы ждать еще и 5 дней. Узнав об этом, часовщик пообещал приложить все усилия, чтобы закончить часы к концу восемнадцатилетнего срока.

Иметь собственные часы будет очень удобно: если Эдит когда-нибудь бросит свои часы в тебя, ты сможешь бросить свои часы в нее. И те и другие часы разобьются, а поскольку новых часов я тебе не подарю, все кончится ко всеобщему удовольствию...

Любящий тебя дядя Чарлз Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд 14 апреля 1890 г.

Дорогая моя!

Хорошо вам втроем - тебе, Нелли и Эмси - посылать мне миллионы объятий и поцелуев. Но прошу тебя, подумай, сколько времени отняло бы такое количество объятий и поцелуев у твоего старого и очень занятого дядюшки! Попробуй обнимать и целовать Эмси в течение одной минуты по часам и ты убедишься, что делать это быстрее, чем 20 раз в минуту, нельзя. «Миллионы» же означают по крайней мере 2 миллиона.

2000000 (объятий и поцелуев) : 20 = 100000 (минут).

100000 (минут) :60= 1666 (часов).

1666 (часов) : 12 = 138 (дней, считая, что день продолжается 12 часов).

138 (дней) : 6 = 23 (недели).

Я не мог бы обнимать и целовать вас больше чем по 12 часов в сутки и не хотел бы проводить за этим занятием воскресенья. В итоге, как ты видишь, на миллионы объятий и поцелуев мне пришлось бы затратить 23 недели тяжелой работы. Нет, милая моя девочка, я просто не в состоянии столь расточительно расходовать свое время.

Почему я не писал с тех пор, как отправил тебе последнее письмо? А как я мог, мое глупенькое-глупенькое дитя? Как я мог написать тебе, если последнее письмо я уже отправил, а это еще не написал? Если хочешь, можешь сама проверить на поцелуях. Пойди и поцелуй Нелли от меня несколько раз и попытайся поцеловать её после того, как ты поцелуешь ее в последний раз, и перед тем, как ты поцелуешь ее в следующий раз. А теперь возвращайся на свое место. Я хочу задать тебе несколько вопросов.

- Поцеловала ли ты Нелли несколько раз?

- Да, дорогой дядя.

- Во сколько ты поцеловала ее в последний раз?

- В пять минут одиннадцатого, дядя.

- Прекрасно! Целовала ли ты ее с тех пор?

- Видите ли, дядя... Я... гм! ... кха-кха! (Простите, дядя! У меня такой сильный кашель!) Я думаю... Я думаю... То есть я хочу сказать... И...

- А! Понимаю! «Иза» начинается с буквы «И». Сдается мне, что на этот раз последняя буква тоже будет «И».

Во всяком случае я не писал тебе не потому, что был болен, а потому, что я ужасный лентяй и все откладывал письмо к тебе со дня на день, пока, наконец, не сказал себе:

- Хорош, нечего сказать! Теперь уже писать письмо просто некогда, ведь 1 апреля они отплывают.

И я бы ничуть не удивился, если бы это письмо пришло из Фулхэма, а не из Луисвилля. Думаю, к середине мая вы доберетесь туда. Но прошу тебя, не пиши мне писем оттуда! Я просто не смогу вынести этих ужасных писем! Я их терпеть не могу! Стану ли я целовать твои письма? Думаю, что вскоре смогу поцеловать (и не раз!) тебя, надоеда ты эдакая! Но достаточно на сегодня!

Большое тебе спасибо за те две фотографии. Они мне - гм! - очень понравились. По правде говоря, я считаю их лучшими из всего, что видел.

Передай мои наилучшие пожелания своей маме, 1/2 поцелуя Нелли, 1/200 поцелуя Эмси, а 1/2000000 поцелуя возьми себе. Остаюсь искренне любящий тебя дядюшка

Лашингтон Роуд, 7, Истерн 30 августа 1890 г.

Ты противная-препротивная, испорченная девчонка! Ты забыла наклеить на конверт марку, и твоему бедному старому дядюшке пришлось доплатить ДВА ПЕНСА! Отдать последние два пенса! Подумай об этом. За это я тебя строго накажу, когда ты здесь будешь. Трепещи! Слышишь? Ну, пожалуйста, трепещи!

Сегодня у меня нет времени, и я задам тебе только один вопрос. Кто эти «все», которые присоединяются к тебе, когда ты пишешь, что обнимаешь и целуешь меня? Может быть, тебе почудилось, что ты дома и ты решила передать мне приветы (как это часто делают) от Нелли и Эмси, которые ни о чем таком и не помышляли? Хорошенькое дело - посылать приветы от людей, которые и не думали передавать их. Я не хочу сказать этим, будто считаю такие приветы обманом; все знают, что обычно приветы посылают, хотя их никто не передает; но удовольствия такие приветы доставляют меньше. Мои сестры пишут мне: «С горячим приветом от всех». Я знаю, что это неправда и ценю такие «приветы» не очень высоко. В другой раз муж одной из девочек, с которой я дружил, когда она была маленькой, закончил письмо ко мне словами: «Этель также шлет вам наилучшие пожелания». В ответном письме я (разумеется, в шутку) заявил: «Я не собираюсь посылать Этель наилучшие пожелания, поэтому не стану вообще писать ей ничего». Вскоре Этель сообщила мне, что ничего не знала о письме мужа ко мне. «Разумеется, я не стала бы посылать наилучшие пожелания»,- и добавила, что непременно поделится с мужем собственным умом. Бедный муж!

Неизменно любящий тебя дядя Ч. Л. Д.

Крайст Черч, Оксфорд 1 ноября 1891 г.

Ч. Л. Д. дядюшке тебя любящему - внуку его, а ему не салфетку послала и забыла об этом ты, с тех пор прошли которые, лет 80 или 70 за что, лишь жаль. Любила очень его ты, что неудивительно, и старичком приятным очень был он. Ему только предназначаться могла салфетка поэтому. Дедушка мой был Доджсоном дядей единственным и, не родился еще я в то время ведь. Сам догадался я - Доджсона для дяди красивое очень кое-что сделаю я: про себя сказал ты, к работе приступая, что о том, а салфетку вышила ты давно-давным, что узнал я от нее. Иза сказала об этом мне? Предназначалась она для кого, узнал я как, знаешь. Сохранилась прекрасно эта салфеточка. Дедушки для моего вышила ты, которую салфеточку изящную в подарок от тебя получить было мне приятно как! Нелли, дорогая моя

Копия переписки между А. В. (мистером А. Бахом) и С. D. (мистером Ч. Доджсоном). Март 1889 г.

1. (от А. В. к С. D.)

Какого цвета циферблат вы предпочитаете?

2. (от С. В. к А. В.)

Цвета лица молоденькой девочки.

3. (от А. В. к С. D.)

Это лучше, чем золотой циферблат - цвет лица ребенка, больного желтухой. Все дети болеют желтухой.

4. (от С. D. к А. В.) Этот ребенок не болел.

5. (от А. В. к С. D.)

Я имел в виду, что все дети обычно болеют желтухой.

6. (от С. D. к А. В.)

Этот ребенок обычно не болеет желтухой: если и болеет, то не чаще 2-3 раза в год. Циферблат должен по цвету подходить ей к лицу, когда она вполне здорова.

7. (от А. В. к С. D.)

Это зависит от того, сколько уроков у нее каждый день.

8. (от С. D. к А. В.) Что вы имеете в виду?

9. (от А. В. к С. D.)

Разве не ясно? Если ребенок занимается в день в течение одного часа, то цвет лица у него ярко-красный. Если ребенок занимается в день два часа, то цвет лица у него не столь яркий, и т. д. А сколько часов в день занимается эта зверюшка?

10. (от С. D. к А. В.) Она не зверюшка.

11. (от А. В. к С. D.)

Значит, она растеньице. Не придирайтесь к словам.

12. (от С. D. к А. В.) Около 25 часов в сутки.

13. (от А. В. к С. D.)

Прекрасно! Теперь я знаю, что делать. Циферблат по цвету будет точно подходить к ее лицу. Когда ребенок работает 25 часов в сутки, его лицо...

14. (от С. D. к А. В.) Что его лицо?

15. (от А. В. к С. D.)

Неважно!

Я решил, что дальнейший обмен письмами бесполезен.

Лашингтон Роуд, 7, Истберн 10 августа 1892 г.

Дорогая Вайолет!

Дикая идея только что пришла мне в голову: ведь ты вполне могла бы приехать и погостить у меня несколько дней! Я написал об этой идее твоему отцу, и он и твоя матушка (разумеется, весьма неохотно) дали свое согласие. Теперь все зависит от тебя. Если ты ответишь: «Нет! Нет!! Нет!!!»,- ну что ж, тогда мне придется сообщить твоим родителям: «Игра окончена! Она задирает нос и не желает принять мое приглашение! А кончик носа у нее (как кончики всех носов) и без того вздернут! Когда перед тобой задирают нос, это унизительно, но я изо всех сил постараюсь вытерпеть!»

Если ты ответишь мне, что, вообще говоря, ты не знаешь, как тебе поступить, но думаешь, что один раз побывать у меня в гостях все же можно, то я назначу день, заеду за тобой в Гилдфорд и привезу тебя к себе. Мы сделаем вид, будто ты погостишь у меня дня 3-4, хотя я отлично знаю, что на следующий же день ты захочешь вернуться домой.

Любящий тебя дядя Чарлз Л. Доджсон